— Но не только Масдулаги, — продолжил главарь аванонга, — еще в этом мире есть… что-то вроде магии. Настоящей, а не как у нас в родных краях: развод лохов артистами погорелого театра.

— Магия? — переспросил Сеня, — ты… вы о духах?

— О правильных духах, — отчеканил главарь, вскинув кверху указательный палец, — о тех единственных духах, которые только и отзываются.

— Злых?..

— Пра-виль-ных, — повторил главарь свое определение, настаивая, очевидно, именно на этом варианте, — это духи, у которых не просят милостыню и всякую халяву, вроде здоровья и доброй охоты. Здоровье зависит от самого человека, как и то, насколько охота окажется доброй. А духи еще и рады будут помешать тебе и в том, и в другом. Завидуют, не иначе. Столько, понимаешь, удовольствий и радостей в жизни смертных, а духам в их бесплотной жизни ничего такого не обламывается. Вот и вредят потихоньку в отместку.

Но если с ними договориться… как с «крышей», если подмазать этих правильных духов, они будут пакостить кому угодно, только не тебе. А ты, свободный от их происков, будешь и сильнее, и здоровее, и удачливее других. Если же ты эту «крышу» подмажешь особенно хорошо, духи начнут пакостить… как бы по заказу. Тем, на кого укажешь ты.

«Подмазать, договориться, — подумал Сеня, вспоминая, что Хубар говорил не только о служении аванонга злым духам, но и о каннибализме, как средстве поддерживать с этими духами связь, — понятно, каким способом вы их подмазываете. Или этот тип псих?..»

— А чем докажете, что не псих? — неосторожно сорвалось с языка и выскользнуло изо рта Сени. А он еще успел сообразить, что спрашивать у сумасшедших про их душевное здоровье — занятие по определению бессмысленное. Ни один психопат не признает, что с его шариками-роликами не все в порядке.

Вот и здесь. Главарь аванонга руками развел — вроде как виновато.

— Ну, — начал он, — суд наш, во всяком случае, самый гуманный, признал меня вменяемым. Не то бы в дурку меня закрыли, а не на зону. Разве нет?

Вопрос был риторическим, и главарь аванонга, не дожидаясь ответа, продолжил.

— Акт освидетельствования предъявить не могу, уж прости. Или… я неправильно тебя понял, а? — голос его зазвучал вкрадчиво, — тебе другие доказательства нужны. Не моего психического здоровья, а того, что я тут наговорил про магию и духов? Правда, ведь? Хочешь, небось, чтобы я фокус какой-нибудь показал? Какой-нибудь трюк. И вот это будет, точняк, самое стопудовое доказательство!

Примерно так Сеня и думал — его собеседник проявил потрясающую прозорливость. Да, уж если он поверил хоть в путешествие во времени, хоть в другой мир, куда можно переместиться с помощью тумана, то почему бы не поверить и в магию? По тому же критерию: против факта нет аргумента.

Вслух, правда, Сеня ничего не ответил. Но главарь аванонга воспринял его молчание как знак согласия.

Главарь подошел к столбу с привязанным к нему пленником почти вплотную, заглянул тому в глаза. Затем на несколько мгновений глазницы самого предводителя аванонга осветились изнутри алым огнем. Так, будто в самой преисподней проделали окошки, давая всем желающим возможность поглядеть на вечное адское пламя. Узнавание оказалось столь сильным, что Сеня вроде даже услышал вопли и стоны множества голосов, принадлежавших обреченным на вечные муки грешникам. Или показалось… или не услышал, а ощутил эти вопли в самой своей голове.

— Правда, — процедил, скрежеща зубами, тот, кто вышел на связь через тело бывшего урки, а ныне главаря аванонга, — я тебе не фокусник, и ты не в цирке. Так что трюков не будет.

Тот?.. Скорее, те! Даже сквозь скрежет зубовный можно было различить, что голос, обратившийся в те мгновения к Сене, испытывал до того резкие модуляции, что не верилось, будто голос этот — единственный. Скорее уж хор. Или ораторы оттуда, где стоило оставить надежду, вещали, сменяя один другого.

«Имя нам — Легион!»

Пылкой религиозностью Сеня не отличался. Хоть и был крещен еще в младенчестве, но в церковь с той поры даже не заглядывал. Зато теперь, зажмурившись под взглядом, источавшим адское пламя, судорожно пытался вспомнить слова хотя бы одной молитвы.

— …думаю, этого хватит, — откуда-то, будто издали, донесся до него голос главаря аванонга — теперь уже нормальный, человеческий.

Сеня открыл глаза. Главарь уже успел отступить от столба, а пламя преисподней в его глазницах погасло, сменившись обычной парой глаз.

— А теперь: потрепались — и к делу, — начал он тоном сухим и бесстрастным, — к тебе у меня предложение, от которого невозможно отказаться.

— Или на этой бумаге появится ваша подпись — или ваши мозги, — мрачно пошутил Сеня, но главарь эту остроту проигнорировал.

— Во-первых, не лишним, я думаю, будет тебя накормить, — были его слова, — а во-вторых… как известно, всухомятку питаться вредно. Поэтому… принеси воды нашему пленнику.

Последние слова главарь не произнес, но скомандовал, окликая проходившего мимо дикаря. Аванонга торопливо отправился исполнять и через пару минут вернулся с чем-то вроде то ли большой кружки, то ли маленького ведерка. Примитивным сосудом, как и челн выдолбленным в куске дерева.

Сосуд был полон воды. Не шибко свежей — из реки, не иначе. Но пересохшее горло Сени было радо хоть такой влаге. Безумно радо! В предвкушении, переходящем в блаженство, Сеня припал губами к сосуду, который держал аванонга, жадно поглощая воду, стараясь прочувствовать каждый глоток.

Жажда и ее утоление захватили внимание Сени почти полностью. Разве что невозможность пошевелить ни рукой, ни ногой не позволяла забыть ему, что он пленник. Еще краем глаза Сеня заметил, как главарь отдает следующие распоряжения уже другому аванонга — не иначе, о его кормежке.

«Что ж, — подумал он, вместе с наслаждением ощутив совсем неожиданную в его положении беззаботность, — если это его предложение состояло лишь в том, чтобы напоить меня и накормить, то не грех, пожалуй, его и принять».

Но все оказалось не так-то просто.

Когда Сеня закончил пить и дикарь с сосудом отошел в сторону, главарь подошел к пленнику с куском жареного мяса, принесенного другим аванонга. Куском мяса… при рассмотрении оказавшимся человеческой рукой! Рукой, на которой сохранились все пять пальцев!

— Дело следующее, — молвил главарь, подсовывая жареную руку едва ли не под нос Сене, — со дня на день я собираюсь послать пацанов разобраться с теми пещерными хлюпиками, за которых ты по дурости впрягся. И я бы предпочел, чтобы на этот раз ты был с нами. Способ приобщиться, вступить в наши ряды — перед тобой.

И он зачем-то помахал жареной рукой. Вроде как подчеркивал, о каком именно способе идет речь.

— Как ни странно это прозвучит, — в голосе главаря неожиданно зазвучали сентиментально-мужественные нотки, ни дать ни взять, «батяня комбат», — но тебя я считаю своим. Ты прибыл оттуда же, откуда я. А значит, ближе тебя нет никого во всем этом лагере.

Затем его речь снова сделалась жесткой:

— Но если нет… если ты не успеешь приобщиться, прежде чем мои люди выступят в поход, я пойму… и жалеть не буду. Пацан ты крупный, мяса на тебе столько, что хватит на всех. Мы скрепим наш союз с духами, лишний раз их подмазав, с твоей помощью… в известном смысле. С твоей помощью — хоть и без тебя.

14

Сумерки сменились ночью. В рог протрубили отбой, и лагерь затих. Аванонга разошлись по вигвамам, оставив Сеню все так же привязанным к столбу. Компанию ему составил разве что сонный часовой, сидевший у догорающего костра… ну и, разумеется, жареная рука. Ее главарь подоткнул под оплетавшую Сеню веревку, которая, кстати, как пленник успел заметить, была не из звериных жил сделана, а сплетена, похоже, из шерсти. То есть и здесь эта банда выродков, ведомая опять-таки выродком, но из куда более развитого мира, превзошла тех же хелема.

«Взгляните на мои великие деянья!..»

На веревку, впрочем, Сеня взглянул разве что мельком. А вот рука жареная торчала у самого лица пленника, маяча кистью перед глазами, так что не обращать на нее внимания было невозможно. Зато легко было достать, даже притом, что собственные руки связаны. Достать ртом — и откусить хотя бы кусочек.